Кружков Григорий Михайлович (р. 1945) - поэт, переводчик, литературовед. Автор трех стихотворных сборников, книг переводов "Джон Донн. Избранное" (1994), "Сказки Биг-Бена" (1993), "У.Б.Йейтс. Избранные стихотворения" (1993), "Роберт Фрост. Другая дорога" (1999), "Уоллес Стивенс. 13 способов нарисовать дрозда" (2000), "Книга нонсенса. Английская поэзия абсурда" (2000), сборника критики и эссеистики "Ностальгия обелисков" (2001).

Переводил английских, американских, ирландских, французских поэтов, в том числе У.Шекспира, Э.Марвелла, Дж.Китса, У.Вордсворта, Томаса Гарди, Дж.Джойса, У.Б.Йейтса, Ш.Хини, П.Ронсара, и др., детскую поэзию (Э.Лира, Л.Кэрролла и др.).

РЖ: У вас, как и у некоторых современных переводчиков художественной литературы, техническое образование (В.П.Голышев, В.О.Бабков, Л.Ю.Мотылев и др.). Типы мышления человека, склонного к техническим дисциплинам, и гуманитария разные, а, следовательно, должны отличаться и подходы к тексту. Как вы считаете, в чем отличия этого подхода?

ГК: Дисциплина, привитая занятиями математикой, безусловно, сказывается и на творчестве. Привычка классифицировать и анализировать через много лет проявилась в моих занятиях составителя антологий и литературоведа. Впрочем, непосредственно в переводе я долгое время бросался в воду, не зная броду.

РЖ: Из всего того, что вы перевели, какие работы считаете самыми сложными?

ГК: В первую очередь, это переводы Йейтса. Сколько же я бился над ними! О нынешнем этапе наших взаимоотношений, наверное, можно будет судить, когда выйдет (надеюсь, через месяц) авторский том "моего" Йейтса с последними правками. История же этих переводов началась 25 лет назад. По 5-10 раз я вклеивал одни варианты поверх других, исправлял до бесконечности. Но тогда мне не хватило того, что англичане называют "пререквизитами" (подготовки). Надо было знать круг идей европейского символизма, Серебряный век, творчество современников Йейтса. У меня были просто жуткие пробелы в знаниях. Если бы я вырос в центре Москвы, на Якиманке или на Остоженке, то наверняка родители некоторых моих одноклассников были бы гуманитариями, и я бы невольно вошел в эту среду, узнал, по крайней мере, имена... К сожалению, я развивался слишком медленно и только теперь, по-видимому, "дорос". А после того, как я проучился несколько лет в аспирантуре Колумбийского университета в Нью-Йорке и защитил там докторскую диссертацию по русскому и ирландскому символизму, можно даже сказать, что я стал специалистом по Йейтсу.

РЖ: А диссертацию вы писали по-русски или по-английски?

ГК: По-английски. Но одновременно переводил ее на русский и по частям печатал в русских журналах. Полностью, под названием "Communio poetarum: Йейтс и русский неоромантизм" она вошла в мою книгу "Ностальгия обелисков", вышедшую в этом году в издательстве "НЛО".

РЖ: Значит, теперь вы идеально подготовлены к переводу Йейтса?

ГК: Да нет, конечно. Одного знания тут мало, есть, так сказать, объективные и субъективные сложности. Позвольте провести параллель. Известно, что Пушкин и Лермонтов очень трудно поддаются переносу на другую почву. Случай с Йейтсом чем-то похожий. Не случайно Оден в статье "Мастер красноречия", написанной вскоре после смерти У.Б.Йейтса, писал, что содержание его стихов ничтожно или лживо (помните Лермонтова: "Есть речи - значенье темно иль ничтожно"?), истинная же его ценность - в неотразимой манере речи. Понятно, насколько трудна задача переводчика, если такому неглупому поэту, как Оден, содержание стихов Йейтса кажется лживым или ничтожным. В переводе нужно увлечь читателя так же, как увлекает строка Йейтса по-английски, - но не тем, что буквально сказано, поскольку его стихи часто похожи на сомнамбулический бред, а чем-то параллельным, равносильным.

В отличие от французских символистов, например, Малларме, поэзия Йейтса - такой "бред", из которого явно выступает система - та система, которую он развивал в рамках своих оккультных, эзотерических увлечений. Но, как и французские символисты, опирался он на слово и его звучание.

К этому надо добавить, что хорошие английские стихи вообще сложно переводить. Английское слово многозначно, и разброс значений бывает удивительно широк и неожидан. Если предпочесть один смысл другому, он уничтожит все остальные смыслы, вместо цветущей ветви останется палка. Говорят, у "Серапионовых братьев" (группы писателей 1920-х) был такой ритуал - вместо приветствия говорили друг другу: "Здравствуй, брат! Писать трудно". Переводить- то, пожалуй, не легче будет.

Сейчас, когда моя возня с Йейтсом подходит к какому-то логическому концу, можно сказать, что я смирился с результатом. Плохо или хорошо, я сделал, что мог. Будем ждать нового Пастернака, который наконец-то явится на этом поприще и чьи переводы станут гениальными отзвучиями безусловно гениальной поэзии Йейтса.

РЖ: По-вашему, в русской литературе именно Пастернак наиболее адекватен поэтике Йейтса?

ГК: Не уверен. Иосиф Бродский говорил, что только Мандельштам смог бы перевести Йейтса - и наоборот. Я назвал Пастернака в другом смысле. На мой взгляд, если не говорить о Пушкине и Жуковском, Пастернак - самый удивительный русский переводчик. Михаил Лозинский, например, тоже потрясающий мастер, но в его работах нет той магии и чуда, которые чувствуются в переводах Пастернака.

РЖ: Вы переводили ирландскую, английскую, американскую и французскую поэзию. Какая культура вам интереснее, ближе?

ГК: Человек любит то, что знает лучше всего. Я лучше всего знаю английский язык и английскую культуру, поэтому Англия - моя любимая страна. Но и к Ирландии я испытываю род патриотизма, почти болезненного.

РЖ: Что вы считаете своими самыми удачными переводами?

ГК: Ну, скажем, некоторые переводы из Пьера Ронсара, написанные александрийским стихом: несколько сонетов и поэма "Речь к Фортуне" (хотя французский я знаю плохо). Как ни странно, переводы с древнеирландского, хотя я вовсе не знаю этого языка. Два года я работал над какой-то дюжиной стихотворений (они вошли в сборник "Поэзия Ирландии", 1991), там есть удачи.

Люблю некоторые свои переводы из Джона Донна, к нему я приступал несколько раз. В первый раз - почти вслепую. Во второй присест я перевел элегии и сатиры, там есть хорошие вещи. И самые последние, еще не опубликованные переводы из Донна (послания и некоторые из "Песен и сонетов") получились, по-моему, на уровне задачи.

Также мне нравится, как у меня получились баллады Эдварда Лира, "Улисс" Теннисона, ряд стихов Фроста и Стивенса. Сейчас я перевожу поэзию английского Ренессанса, возможно, там есть свои удачи...